Шарлиз Терон «Я не верю в брак, но верю в отношения»
Шарлиз Терон звезда, одна из самых одаренных трагических актрис своего поколения, красивая женщина, активная гражданка и бескомпромиссный продюсер.
Она потрясающе дерется на экране, для неё не существует ролей, которые другие называют физически сложными, и она не сыграла ни в одной романтической комедии - несмотря на романтически золотоволосую' внешность. Это просто не по ней. Она борец и боец. Она не боится травм на съемках (хотя получила их дважды), инфекций во время благотворительных миссий (одна, желудочная, подхваченная в поездке по Африке дает о себе знать до сих пор) и осуждения за свою активную позицию по политическим вопросам.
«Просто иногда в жизни бывают такие ситуации, когда «нет» - не ответ. Я его просто не принимаю», - говорит она взвешенно и убежденно. Она громко смеется и возмущается, употребляя те еще выражения. У нее категоричные мнения, всегда окончательные решения, многолетние дружбы, а расставания... она не любит расставаться, их, она говорит, у нее не бывает. Она высокая, серьезная, сильная. Все в ней дышит силой - тела и духа...
А сейчас мы с Шарлиз идем на занятие йогой. От ее дома на Голливудских холмах к небольшой йога-студии неподалеку. Тут ходить не принято - автоцивилизация, но Шарлиз всегда ходит на йогу пешком, и мы идем по узкой дорожке между газоном и проезжей частью. «Йога учит дозреть. Сосредоточиться в глубине себя и дозреть до верных решений. Она учит не действовать сгоряча, что мне так свойственно. В чем-то я действительно «взрывная блондинка». И тут я цепляюсь за слово и высказываю уже свое категоричное мнение.
Faberlic Style: Но это ведь приносило вам не только неприятности. Известна история про то, как вы познакомились со своим первым агентом...
ШАРЛИЗ ТЕРОН: Ну да, но нельзя сказать, что тогда я взорвалась. Когда тот клерк в банке отказался обналичить присланный мамой чек всего-то на 150 долларов - мной овладела какая-то холодная ярость. И я устроила феерический скандал. Истерику. И при этом внутри себя отчетливо понимала: «устраиваю истерику». Это была моя первая серьезная роль - роль меня, старающейся выжить. Именно выжить - я тогда жила в Лос-Анджелесе в форменном клоповнике, пыталась стать актрисой, получить хоть какую-то роль, и мама из ЮАР прислала мне чек. А клерк... В общем, это был как раз тот случай, когда я не приняла «нет» как ответ. Но пока охрана меня выталкивала, какой-то человек передал мне визитку со словами: «Позвоните, правда позвоните». Я подумала: опять сутенер. У нас в «Дочери фермера», том клоповнике, они вылавливали отчаявшихся начинающих актрис... Но посмотрела на визитку, а там «Джон Кросби, актерский агент». Все началось благодаря ему. И маме, конечно. По большому счету актрисой и даже звездой сделала меня она.
FS: Это как?
Ш.Т.: Ее решительность, упорство, способность не отступать. Ее способность защитить себя и того, кто ей дорог. Вы наверняка слышали - она застрелила моего отца. Я знаю: у нее не было выхода. Отец приехал вечером совершенно пьяным. В приступе агрессии начал целиться в нас из ружья. Уже бог знает в какой раз. Мама схватила ружье, которым мы отстреливали диких собак... и застрелила отца, когда он передернул затвор... Мама всегда ищет выход. Но тут не нашла... Потом, когда мне бывало совсем худо, я всегда помнила о маме: о том, как она не сдалась, получив в свое распоряжение маленькую компанию по строительству дорог - со всеми долгами отца. Как она выстояла и не обанкротилась. Как общалась с рабочими - в нашей-то Южной Африке, абсолютно маскулинной стране. И какой при этом всегда была красивой.
FS: Что значит - «когда бывало совсем худо»?
Ш.Т.: Ну, в Нью-Йорке, потом в Лос- Анджелесе... Понимаете, я уехала из дома в 16 лет, когда в конкурсе юных моделей выиграла свой первый годовой контракт. Мама поехала в Милан со мной. Но через год я решила, что должна продолжить занятия классическим балетом - я занималась им с трех лет. И мама не стала возражать, хотя, казалось бы, глупо было не возражать. Передо мной открывалась карьера модели на миллионы, а я хотела быть балериной. Но она не спорила. Довезла меня до Нью-Йорка и уехала. А мне ведь было всего 17, но она решила, что я должна сама отвечать за себя. Она мне доверяла. Я поступила в знаменитую Joffrey Ballet School, а потом... травма колена - для балета я все-таки великовата, и я впала в депрессию. Жила в полуподвальной квартирке без окна - подруга меня пустила бесплатно - и предавалась депрессии. Мама приехала из ЮАР и сказала: «Чарли, или ты поймешь, чем тебе заниматься дальше, или вернешься домой, потому что ныть можно и в Африке». Я решила ехать в Лос-Анджелес и как-нибудь попробовать играть, что ли. Идиотский план, если вдуматься. Но она реагировала иначе: «Скорее всего, у тебя ничего не получится. Но ты хотя бы попытаешься». И купила мне билет на самолет. В один конец. Это стало чем-то вроде моего кредо: у тебя может не получиться, но важно попытаться и не трусить.
FS: И вам всегда удавалось не трусить?
Ш.Т.: Искушение было... Когда все прокатчики, посмотрев материал «Монстра», отказали в его прокате. А деньги были потрачены немаленькие. Но дело-то было не в деньгах - получалось, что я как продюсер и как исполнительница главной роли подвела тех, кто вложился. Но они, прокатчики, говорили, что нельзя выпускать «столь пугающий фильм». Да, фильм о серийной убийце, о мужененавистнице, о психопатке, о человеке, которому разбили сердце. По нему били много лет, с тех пор как она была ребенком, и, конечно, разбили, лишили ее души. Я делала фильм об этом и играла не жуткую бабу, агрессивную психопатку, а разбитое сердце, осколки которого унесли еще чьи-то жизни... Мы рассказывали по-настоящему важную историю, поэтому я решила все-таки выпустить фильм. И поэтому же горжусь «Оскаром» за роль в нем. Но я считаю, что страх плохой союзник, даже разумные опасения... Они лишают нас шанса быть смелыми.
FS: Мне всегда казалось, что вот для чего уж точно нужна смелость, так это для усыновления. Чтобы взять чужого ребенка, нести за него ответственность. А вы усыновили двоих детей. Для меня это более весомое подтверждение вашей смелости, чем любой фильм.
Ш.Т.: Когда я познакомилась с Джексоном (он был еще совсем малыш) и решилась на усыновление, мама мне показала письмо, которое я написала ей лет в восемь. Я писала, что к Рождеству хочу получить брата или сестру - чтобы мы с ней поехали в приют и взяли бы их оттуда. Не знаю, откуда это взялось... Наверное, из воздуха Южной Африки - в начале 80-х там было столько сирот... Люди отчаивались и бросали детей. И начало эпидемии СПИДа... Во мне все это сохранилось
Я всегда хотела усыновить кого-то. Даже когда мы были вместе со Стюартом (с ирландским актером и режиссером Стюартом Таунсендом Терон связывали стабильные отношения на протяжении 9 лет. - Ред. FS), усыновление для меня была не запасным, а главным аэродромом. Но мы по-разному смотрели на него, поэтому Джексон появился, только когда мы уже расстались. Мне почему-то всегда казалось, что если тебе есть о ком заботиться, ты не пропадешь. Нет, правда - если есть кто-то, кто зависит от тебя, это такой спасательный круг, который держит тебя на плаву. Ты просто не можешь позволить себе утонуть. Когда я из Нью-Йорка приехала в Лос-Анджелес, я была совершенно растеряна. Я была безоговорочно предана балету, но балета в моей жизни уже быть не могло. И должно было появиться что-то другое. Я чувствовала себя как в густом лесу. И даже непонятно, есть ли в нем дорога... В балете, в спорте, в музыке ведь как: они формируют характер, потом достичь явных, зримых результатов ты можешь только усилием. Вчера не мог - напряг все силы - и смог. В балете в этом смысле была какая-то простота. В остальной жизни простоты не было. Сосредоточения и усилий было недостаточно. Мне надо было разглядеть дорогу, свою тропинку в лесу. И я пыталась записаться на прослушивания, заниматься на актерских курсах - без видимого успеха. Снимала лофт на двоих с подругой. И вот однажды иду по улице и вижу вывеску «Щенки». Раздают бездомных. Захожу, беру щенка и несу в наш лофт. Подруга была очень удивлена: «Чарли, ты в себе? Ты же не знаешь, где сама-то будешь на следующей неделе, а тут собака!» А я и не брала на себя ответственность, это мое тело само зашло в дом с вывеской «Щенки» и взяло одного. А скоро и еще одного - метиса-кокер-спаниеля. И вот эти два моих песика были знаком того, что я из Лос-Анджелеса уже не уеду, что я окончательно решила найти свой путь здесь. В этом лесу. Решение уже было принято, хотя сама я еще и не отдавала себе в этом отчет. То же и с усыновлением - я стала увереннее и сосредоточеннее, когда у меня появился Джексон. Будто со мной уже не может случиться ничего фатального - зависимость детей хранит меня.
FS: Но из этого следует, что мужчины в вашей жизни по определению на втором плане..
Ш.Т.: Ну... По натуре я определенно не романтик. Я никогда не ждала от отношений слишком многого. Я на многое соглашаюсь. Иногда я знала, что человек обходится со мной не очень, а все-таки думала: «Ты все-таки милый, и когда у нас будут дети, ты по-другому посмотришь на меня...» Наверное, как все женщины... Но потом я встретила людей, которые меня по-настоящему любят, и отказалась даже от такой формы компромисса в отношениях. Но в чем-то я всегда была довольно непримирима. Я не расстаюсь с теми, кто обманул меня. Я могу не расстаться с этим человеком. Но расстаюсь с этим мужчиной. Отношения для меня имеют смысл, когда они честные. Такие отношения были у нас со Стюартом. Мы ничего не скрывали друг от друга. И ничего особенного друг от друга не ждали. Нам нравилось быть рядом. Долгие годы. А потом мы как-то поехали вместе в Мексику, провели прекрасные две недели у океана и... И поняли, что мы как брат с сестрой, что мы уже не партнеры, не любовники, что мы... будто выросли друг из друга и у каждого теперь должна быть новая жизнь. Так же честно мы соединились Шоном (Шон Пенн - режиссер и актер. - Ред. FS). Мы были знакомы лет 20. А потом встретились. Состоявшиеся люди, многое уже испытавшие. Два самодостаточны одиноких человека. И соединились. А через год вполне безболезненно разошлись - у каждого по-прежнему свой путь. Да, это звучит не романтично, я знаю. Но реальность правда такова, и нечего ее мучить нашим ожиданиями.
FS: Значит, у вас никогда не было потребности в браке...
Ш.Т.: Я никогда не видела смысла в браке. Мне всегда казалось, что брак нужен лишь для развода - ну, чтобы грамотно разделить совместно нажитое имущество. Я видела смысл только в самих отношениях. Те ощущения, которые можно испытать в любви, в сексе с тем, кого любишь, нельзя получить никаким другим образом. Можно полюбить неродного ребенка, потерять друга и обрести другого, даже родителей нам кто-то может заменить, хотя мне лично это трудно представить. И будут схожие чувства. Но любовь всегда уникальна... А брак - это социальный конструкт. Всего-то. Между прочим, как и красота.
FS: Приятно, не скрою, слышать это от одной из самых красивых женщин мира.
Ш.Т.: Не смейтесь, я говорю не свысока. Я просто знаю. Как человек, которому красота не особенно помогала в жизни. Высокий рост был помехой в занятиях моим любимым балетом. Моя карамельная блондинистость тянула меня к ролям самодовольных идиоток в идиотских ромкомах. Режиссер «Адвоката дьявола» пробовал меня в этот фильм раз десять, я уже полфильма на этих пробах переиграла, а он говорит «Хочется мне вас взять на эту роль, но кто ж поверит, что вам можно изменить!» Будто изменяют только уродливым злыдням, а добрым красавицам - да ни за что. Красивые - первые жертвы социальных предрассудков. И поэтому веду себя так, будто требую: смотрите на меня, не смотрите на мое лицо. Довольно нагло, вообще-то.
FS: А как такая самооценка влияет на ваш стиль, на одежду? Вы же не ходите в черном трико или, там, серых веригах, правда?
Ш.Т.: Обычно меня спрашивают не про одежду, а про то, как я себя чувствую без одежды - в откровенных сценах в кино. Но это почти одно и тоже для меня. Без одежды - это такой особый костюм, костюм для съемок. Это не мое тело, это тело героини. Чего ж мне стесняться? А одежда в жизни - это тоже костюмы, просто разные для разных ситуаций - красные дорожки, нью-йоркские улицы требуют своих костюмов, как разные ситуации фильмах. И поэтому у меня нет никаких особенных чувств к одежде. Она должна быть просто подходящей к ситуации.
FS: А вас ведь хвалят за безошибочный вкус, называют одной из самых хорошо одетых звезд...
Ш.Т.: Я не трачу эмоций на то, что не считаю важным. У меня много чувств уходит на Джексона, дочку и маму. На друзей. И на борьбу. У нас в ЮАР я начала кампанию против насилия над женщинами и детьми, основала организацию по борьбе с распространением ВИЧ, я пытаюсь улучшить жизнь жителей нищих «тауншипов» - пригородов больших городов. Вот это действительно важно. А одежда...
Я даже дамские разговоры о ней не особенно поддерживаю. И потом, я же бывшая модель, на меня столько всего надевали, что у меня вкус совсем притупился.
FS: Вы вот сказали «у нас в ЮАР». А ведь уехали из Южной Африки в детстве...
Ш.Т.: Да, это правда. Но не вся. Когда я уехала, мне было 15, почти четверть века назад. И прожила вне Южной Африки больше, чем в ней. Но я не перестала быть африканкой. Есть термин для обозначения белых африканцев - африканер. Суффикс «ер», как профессиональная принадлежность, т. е. того, что человек выбрал сам. А разве мы выбирали, где родиться? Я против слова «африканер» - мы не выбирали родину. Я даже в США слишком африканка. И всегда ею буду.
Я росла при апартеиде, в условиях несправедливости и страдания, когда гнев, ярость будто висели в воздухе. Я повзрослела, когда с апартеидом было покончено... Казалось, белые там обречены - как это случилось в соседней Зимбабве, откуда белых просто выгнали. В никуда, в вечную эмиграцию, в жизнь без родины...
Я уехала из страны, будущее которой казалось трагическим. Я возвращаюсь на родину не доказывать, что я там своя. Я возвращаюсь, потому что своя. Я вообще никогда ничего не доказываю. Я просто живу. И делаю то, что считаю нужным.
Интервью: Фабиан Вэйнтал / Fabian Waintal / The Interview People